Дважды — в ту же реку…
Село Лукашовка Демидовского сельского совета Николаевского района Одесской области — в 52 двора… Село небольшое, но здесь когда-то был отдельный колхоз, была начальная школа, где в две смены занимались 60 учеников.
Николай Бойченко, главный врач районной санэпидстанции, родом из Лукашовки. Семь лет ходил в Демидовскую среднюю школу — 7 километров туда и обратно, и так каждый день. Ни дня на квартире, потому что не было за что эту квартиру нанимать. И велосипеда не было, и никакого иного подвоза, ничего. Зимой, правда, было легче — речка тогда была полноводнее, и когда она замерзала, вставал Николай на коньки и… И еще ж родители за учебу платили! Это когда он уже среднюю школу закончил, с 1957-го года за среднее образование не надо было платить, а до этого — по 150 рублей в год (8-9-10-ый классы). Тогда обязательным было семилетнее образование. Это уже позже пошло среднее.
Но хоть родился-то он в декабре 1938 года, зарегистрировали его в январе 1939, и это впоследствии сыграло свою роль: заканчивает наш будущий санитарный врач в 1956-ом году Демидовскую среднюю школу (со всеми пятерками и лишь двумя четверками в аттестате), сдает экзамены в медин, набирает 18 баллов из 20-ти и проходит… в колхоз.
Потому что в тот год уже действовало постановление: принимать в вузы абитуриентов со стажем. В основном. И в медин начали брать фельдшеров, которые закончили семь классов, медучилище и уже работали. Публика поступала разновозрастная: в группе абитуриентов, в которой числился Николай Бойченко, самым старшим был Дима Карамелёв — 1922-го года рождения. Ну а их, десятиклассников, единицы по конкурсу прошли.
Сегодня Николай Анатольевич озирает свою далекую юность с легкой грустью по ушедшим годам, но и с чувством не напрасно прожитого:
— Я вместе с Виктором Ивановичем Зубко учился — догнал он меня, потому что я все же поступил на второй год. А как получилось? Мои документы, после того как я в медин не прошел из-за отсутствия трудового стажа, забрали в медучилище. Я пришел за ними, а мне говорят: «Идите в медучилище, они там.» Говорю: «Я вам сдавал». А меня спрашивают: «А куда ж ты пойдешь?» «В колхоз. Пусть я буду неразумным, но я хочу в институте заниматься.»
Вернулся домой (а отец мой работал на лошадях ездовым), беру его лошадей. Это, помню, было 25 августа, у нас в колхозе готовили семена на току для посева озимых, и везу женщин на ток. А все знали, что я хорошо в школе учился, и всегда меня в пример ставили. «Коля, ты поступил?» «Нет.» «А, если ты не поступил, зачем тогда наших детей вообще в школу водить…»
Поработал на лошадях, и тут отец говорит: отдавай мой «руль»! И пошел я грузчиком на машину. Возили мы кукурузу, пшеницу на железнодорожную станцию Рауховка. Приезжает председатель колхоза с секретарем парткома, зовут: «Иди учетчиком!» А это надо быть учетчиком на два села, и в этом селе, где я жил, было 150 дойных коров, 450 голов молодняка и 850 овец. Это ж надо было это животноводство все обеспечить (а я только-только после школы). А тут еще этот человек приходит, которого с учетчиков сняли, и говорит: это мой хлеб, а ты пойдешь учиться… И я отказался, но через пять дней учетчика берут на операцию — прободная язва желудка…
Так что хоть и вынужденно, но работал я учетчиком, был уже заместителем секретаря комсомольской организации колхоза. Трудности были, потому что не знал я этого объема работы, все пришлось изучать и мне помогали люди, конечно.
Но оказалось, что из колхоза тоже нелегко было мне потом уйти. Председатель хотел, чтобы я шел в сельхозинститут. Наши 150 коров заняли первое место в Октябрьском районе, мне еще знамя председатель райисполкома вручал. И когда я пришел за справкой…узнал, что если бы я взял ее, когда первый раз поступал (а у меня были основания для этого — я в 8-9-10-ый класс ходил и одновременно работал после уроков почтальоном), то я бы в институт поступил с первого раза! Но это я сейчас, к пенсии, взял тот период к своему трудовому стажу, а тогда и сам не сообразил, и никто со стороны мне не подсказал, что это можно сделать. И все же я не жалею, что поработал в колхозе. Это был колхоз «Россия» Березовского района (бывший Октябрьский район).
И вот 22 мая 1957 года я самовольно бросил работу, потому что руководство колхоза не отпускало, а мне надо было заниматься, и самостоятельно прошел вступительную программу.
Я поступил. Помню, как в 1958-ом нас на две недели отправили в дом отдыха, а потом уехали мы на 4,5 месяца в Казахстан, на целину. Отряд из Одессы был 1200 человек, 120 — из Одесского медина. А когда мы вернулись с целины, для нас организовали занятия по 4 пары, мы догоняли программу — в мединституте по-другому нельзя, если ты какую-то тему пропустил, дальше буксовать будешь.
Мои однокурсники… Боря Кульчицкий был казначеем нашей общей кухни, потому что мы, пятеро ребят, питались в общежитии, сами готовили себе еду: я, Кульчицкий, Артеменко, Юрий Куйбида (впоследствии главный врач обкомовской больницы Николаева), Толя из Николаева. И у нас было так: получаем стипендию, сдаем по 15 рублей Боре, и один из нас дежурит по Новому рынку, другой - по кухне. Я иду закупать продукты на рынок — Боря дает деньги. Пришел, отчитался, что сколько стоит, он записал — гони сдачу. И благодаря этому у нас было трехразовое горячее питание.
Нас у родителей было четыре сына (я самый младший), и отец наш, а он был 1900 года рождения, считал, что приготовить еду или картошку почистить — это женское дело, не мужское. Так что дома я даже картошку не чистил, но в институте научился всему. И почему-то считалось, что у меня получался самый вкусный борщ (наверно, потому, что моя мама потомственная кухарка). Она как-то приехала ко мне на четвертом курсе, а я как раз дежурил по кухне. Сварил борщ, занес ребятам в комнату, а сам пошел картошку дожаривать. Ну и ребята едят, а тут мама заходит. Они ее посадили, налили борща: «Хлопці, а хто ж це вам борщ варив такий смачний?» «А дівчат попросили». «А Коля де?» «А в інституті». Я же подхожу, стучу ногой в дверь, чтобы открыли — в каждой руке по сковородке…
Жили мы очень дружно, у нас была взаимовыручка, потому что иначе — нельзя. Годы послевоенные, тяжелые, но я считаю, что такое воспитание, которое мы тогда получили (когда многого недоставало, когда жили даже в суровости), дает очень много.
Его «личный» дом
— В 1963 году был последний выпуск санитарно-гигиенического факультета Одесского медицинского института, — продолжает Николай Анатольевич. — И Галина Александровна Шевченко с нами училась. Все шесть лет был старостой. А направили меня на работу в Старокозачье Белгород-Днестровского района (бывший районный центр) заведующим эпидотделом районной больницы №1. Проработал я там два с лишним года, и тут реорганизовали районы. Главный врач райСЭС Лев Яковлевич Могилевский уезжал из Николаевки, и я его сменил здесь с 1965 года.
Санэпидстанция располагалась тогда в двух комнатах на территории районной больницы. Пожили мы так… нам это надоело, я взял вот эту территорию, — Николай Анатольевич рассказывал и демонстрировал: —Здесь был сарай, была крестьянская хата — сени, кухня и две комнаты. И сделали мы необходимые помещения за счет капитального ремонта, потому что денег на строительство никто нам не выделял: мы были в объединении с больницей, это был один общий бюджет.
Благодаря тому, что здесь работал покойный ныне Михаил Евгеньевич Чумаченко (он после Николаевки был главврачом областной детской больницы, затем главврачом санатория им.Горького в Одессе и ушел, не дожив до шестидесяти…) Так благодаря тому, что у нас было несколько участковых больниц, и государство давало деньги на капитальный ремонт, а те больницы их не использовали, он и говорит: «Николай Анатольевич, делай реконструкцию!» И вот таким путем мы реконструировали одно здание, все отделы перебрались сюда полностью. Потом мы построили гаражи, склады, а позже и это здание. — И главврач стал знакомить с лабораторией. — А завершение нашей реконструкции старых помещений можно датировать 1972-ым годом. Тогда мой помощник написал на меня жалобу в облздравотдел: мол, я построил себе дом, а санстанцию не закончил. Присылает сюда начальник облздрава Зубаренко инженера здравотдела Светлану, и она показывает мне жалобу… Я говорю: «Ну, ясно…», а сам набираю номер районного архитектора и даю трубку Светлане: «Вы с архитектором поговорите, что вы — со мной?» Архитектор что-то спросила, Светлана засмеялась и говорит: «Что тебе надо, чтобы ты наконец закончил это здание?» «Шифера нет.» Она мне: «Сможешь завтра приехать в облздравотдел? И две машины грузовые с собой возьми.»
Мчусь спозаранок в Одессу, в облздрав, встречаю Светлану в коридоре. Она спрашивает: «Ну что, Зубаренко нет еще?» Говорю: «Нет.» Появился Зубаренко, и я тут, в коридоре. «Ну, привет, — говорит, — горе-строитель! Заходи.» Мы со Светланой заходим, а она уже выписала наряд на шифер и дает ему на подпись. Тут Зубаренко ей удивленно: «Я что-то не понял...» А она: «Ему не хватает на его личный дом…»
Таким образом я привез шифер. Так что эта жалоба помогла нам накрыть крышу, и мы перебрались сюда, в собственное здание.
Эпидситуация – под контролем
— Когда я после института работал в Старокозачьем, там было очень много вспышек, так что потом уже здесь, в Николаевском районе, считайте, отдыхал!
И Николай Анатольевич вспоминает.
— Вспышка брюшного тифа была, 25 случаев (1964 год). Тогда по средам были профилактические дни, не было приема в больницах, и районные специалисты выезжали на участки — или на ФАП, или в участковые больницы. Едем мы в «Волге»: терапевт районный, гинеколог и я. Гинеколог говорит терапевту: «Ты знаешь, Надежда Васильевна, четыре дня кручу — женщина поступила из Русскоивановской участковой больницы — температурит, а я ничего не нахожу гинекологического.» А я, вчерашний студент, сижу себе помалкиваю, газету смотрю. Потом решился и говорю: «А кровь на гамма-культуру взяли?» — «Ты что, думаешь, что там брюшной тиф?!» — ну что я практически мог ответить, теория одна в голове пока, я ведь год еще только поработал! Приехали, как сейчас помню, в Староцаричанскую участковую больницу, она по телефону звонит: «Как там температура?» — «39». А как раз надо брать на пике температуры, тогда высеваемость хорошая. Сдает кровь на гамма-культуру. И мой лаборант выделяет культуру брюшного тифа.
И вот представьте себе, что больная неделю лечилась на ФАПе в Фараоновке, неделю лежала в Русскоивановской участковой больнице и четыре дня в Старокозачьем. Представляете, сколько надо было контактных найти! Я позвонил в Одессу, беру всю санэпидстанцию, у меня была машина ГАЗ-51 с будкой, оставляю санитарку на месте и выезжаю туда. В первый день я отправил 28 человек в Шабскую инфекционную больницу. Я разбил село на участки (2650 человек населения было). А там одна половина села — цыгане, а вторая — украинская. И вот на цыганской половине это все произошло. 28 человек я отправил в Шабскую инфекционную больницу — ошибся в трех случаях. Жаль, что одна женщина, 39-го года рождения, умерла. Потому что у нее было прободение кишечника, ей сделали операцию, но не смогли спасти: было поздно. Было поздно, и остался у нее грудной ребенок...
Я позвонил, и приехала к нам Евгения Григорьевна Воронина, она работала тогда в эпидотделе, еще не была завэпидотделом. Она вместе с врачом-бактериологом и со средним персоналом жила в Фараоновке месяц и десять дней на ликвидации этой вспышки. Мы там поработали так, что… Вы ж представляете, это же цыгане, люди, привыкшие к кочевому образу жизни, у них своё понятие о благоустройстве, гигиене и санитарии! Приходим к ним, спрашиваем: «Где ваш туалет?» А они: «Вот здесь, здесь». Потом это «здесь, здесь» смывается в колодец, который не благоустроен. Мы в двух колодцах выделили культуру брюшного тифа, раскрыли с Евгенией Гиргорьевной это дело. Каждый день — подворные обходы.
Поработал я там в то время и на дифтерии. (А приехал в Николаевский район, так здесь был всего один-единственный случай дифтерии за весь период моей работы).
Как-то я ехал на очаг в село Негрово (это тоже под Саратой): там девочку положили в Саратскую больницу, в инфекционное отделение. Приехали мы с камерой через Белгород-Днестровский в Сарату, там я посмотрел эту девочку, договорился с саратской лабораторией, потому что туда ближе было возить анализы.
Приехал сначала в Плахтеевку (село — больше 10 тысяч населения), заехал в больницу, на второй день камеру свою отправляю, две лошадки — и еду в Негрово. С председателем колхоза я договорился о вездеходе, пожарной машине, чтобы возить анализы, организовали мы мероприятие нормально (тогда прививки были по эпидпоказаниям). И мы всех детей участка прививали, вы представляете, 6,5 тысяч детей (а там густонаселенные села) привили за два с половиной дня! Так организованно и добросовестно трудились медработники.
И тут приезжает главный государственный врач области Михаил Александрович Иродой с Нелей Григорьевной Швец, она вела дифтерию. А мы в то время были на надеждинском участке, там работал фельдшер Шухман. У него с одной стороны лаборатория, а с другой они проживали с женой. Жена нас кормит, и в это время заходит Иродой и говорит: «Ты смотри, как они борются с дифтерией!» Пошутил.
Потом Неля Григорьевна со мной побеседовала, и Иродой у нее спрашивает: «Ну что, ты остаешься?» «Нет, они уже сами все, что нужно, сделали», — ответила Неля Григорьевна.
Позже у нас было три случая подозрения на сыпной тиф, по поводу которого надо было сообщать в министерство, потому что мы на границе с Молдавией, а там уже он был. Съездил я в Одессу и привез с собой Варвару Платоновну из отдела особо опасных инфекций областной санэпидстанции. И она мне говорит: «Коля, надо думать, что там еще может быть, возможно, и не придется сообщать…» Я говорю: «А вы знаете, есть зацепка». «Какая?» «Да, — говорю, — мама телят пасет, а девочки ей помогают». «И что?» «А теленок-то болеет!»
Приезжаем прямо в ветеринарный участок, берем ветврача и едем брать на анализ кровь — и точно, лептоспироз! И тут же — инфекция была под Старокозачьим, село Зеленовка, поехали туда. В общем, подтвердили, что это самый настоящий лептоспироз.
Но и у нас здесь в Николаевке вроде такое затишье было, а где-то в 1997 году — вдруг 33 случая лептоспироза, вспышка. Интересно получилось. В воскресенье инфекциониста больницы заменяла реаниматолог (первый год работы после института). И звонит: «Николай Анатольевич, не с кем проконсультироваться, вот доставили ребенка — до сих пор помню ее фамилию, Шевчук — и вот у него то-то и то-то!» Я говорю: «И ты, Ира, подумала, что это лептоспироз?» Она прямо: «Да! Николай Анатольевич, приедьте!» Я приехал, посмотрел: лептоспироз. Сажусь в машину, еду в это село, привожу еще 7 мальчиков. Потом еду к главврачу, в воскресенье (фельдшер местный в отпуске), поднимаем бригаду, выезжаем туда, проводим подворные обходы, и в соседнем селе тоже. Раскрутили эту вспышку — 33 случая было. Но мы своевременно госпитализировали всех людей, у нас не было ни одного смертного случая.
Однако когда приехала бригада из областной СЭС (особо опасный отдел), инфекционист не согласилась с нашим диагнозом, что это лептоспироз. О чем только не думали — и о псевдотуберкулезе в частности, и что мы только не отрабатывали! Пока лаборатория областной санэпидстанции не подтвердила наш диагноз….
Еще как-то было два тяжелобольных — женщина 62 лет и пастух. Женщина выжила, до сих пор жива. Мужчине ввели очень много лекарств, и когда консультант приехала во второй раз, то уже знала, что ему ввели, уже знала, что это лептоспироз. Уже и лаборатория диагноз подтвердила (инфекционист мне говорит: «Николай Анатольевич, вы были правы»). Заходим в палату, а наш пастух сидит и такой ломоть хлеба с маслом кушает! Она и говорит: «Это — он?!» «Да». «Ну, этот туда не хочет, раз с таким куском хлеба сидит…» Выжил.
Но вы знаете, на второй год у нас было два случая, и один из них — смертельный.
При лептоспирозе очень важна ранняя госпитализация, до пятого дня заболевания. Если после пятого дня — это равносильно смерти. Вот так этот парень, 22-х лет, из села Стрюково поступил к нам в отделение на 7-й день заболевания. По телефону с ним говорил, ездил туда — не соглашался он на госпитализацию. Но я потом все-таки настоял, главный врач отправил его в Одессу, потому что нужна была «искусственная почка», при лептоспирозе поражаются почки, прекращается выделение мочи и идет самоотравление, но до пятого дня терапия очень хорошо помогает.
И в том же году в соседнем районе, Доманевском Николаевской области, было порядка шестисот случаев лептоспироза. Были летальные. Доманевка в 22 км от нас, туда приезжал министр здравоохранения, подарил больнице «Тойоту». А у меня в то время транспорта не было. Я, говорю, не знал, что Сердюк будет, так бы поехал, сказал бы ему, что пешком тяжело догонять лептоспиру…
Туляремия была у нас в 1998 году. Вообще в Одесской области она началась в Коминтерновском районе. Охотник с зайца шкуру снимал, поранил палец — и началось. В свою райбольницу в Коминтерновское он не пошел, а поехал в областную (много знакомых...) Его там лечили-лечили, и в конце концов он-таки пошел в Коминтерновское, а там хирург назначил ему сдать кровь на туляремию. И точно! Потом разослали по области диагнозы, под которыми она может проходить. Есть диагнозы, которые надо исключить, потому что под этим диагнозом может идти туляремия. Что мы делали? Мы брали статталоны, выбирали эти диагнозы. Очень нехарактерно это идет при односторонней ангине, односторонней пневмонии затяжного характера. А у туляремии бывает кожная и легочная форма. И мы делали у этих больных забор крови и определяли.
И такой интересный случай у нас был (этот человек до сих пор жив). Одного больного прооперировали в онкодиспансере — удаляли ему лимфоузлы, а на самом деле, как потом выяснилось, когда его госпитализировали уже у нас, у него была туляремия…
Была в Николаевке и вспышка дизентерии, в селах Дубово и Амбарово.
Я ведь здесь работаю уже 42 года плюс два сразу после института. Но здесь не было чего-то особенного. Ситуация под контролем.
Собственными глазами каждый объект прошел
Без пяти лет полвека служит одному делу. Что это дает самому Николаю Анатольевичу, и как (почему) он успевает?
— Вы знаете, мне же не надо ждать ответа… — отвечает Николай Бойченко. — Я ведь собственными глазами прошел каждый объект, и знаю, где и что требуется, что у кого есть. Сколько, к примеру, мы добивались того, чтобы в школах была проточная горячая вода! А сейчас в тех школах, где есть столовые, обязательно есть горячая проточная вода.
Вы знаете, наш район экономически отсталый, «депрессивный» — так называют его, потому что он постоянно на дотациях. Здесь никаких спонсоров нет, никакой промышленности. У нас остался один сырзавод (уже частного характера) и тоже частный хлебозавод.
В территориальном отношении — у нас 41 населенный пункт, которые невозможно обслужить без транспорта.
А в 1975 году была реорганизация санэпидслужбы, и мы вышли из подчинения больнице, дали нам ставку бухгалтера, у нас уже был самостоятельный бюджет. В штате тогда было 32 человека.
Когда я приехал сюда, это была санстанция второй категории, потому что в районе проживало 35 тысяч людей. Ну а потом цифра уменьшилась, и наша санэпидстанция получила третью категорию.
Вот мой коллектив: Наталья Сергеевна Лыло (коммунальная гигиена и гигиена питания), Ольга Васильевна Ровнейко (промышленная гигиена и гигиена детей и подростков). Эти два человека полностью отвечают за санитарный отдел. Эпидотдел возглавляет Надежда Михайловна Гордына, которая работает у нас после Одесского медучилища уже 24 года. Я вспоминаю, как она приехала сюда с мамой (она родом из Любашовского района): плакала, не хотела здесь оставаться...
Наташа Реконвальд только-только начала у нас работать, всего четыре месяца. Она ведет особо опасную группу, а все остальное — Надежда Михайловна.
Химлаборатория. В 2007 году мы здесь отделили паразитологическую лабораторию.
Светлана Павловна Руденко — это наш будущий и настоящий врач-бактериолог.
Есть у нас в баклаборатории один баклаборант (положено два), с работой справляется и учится заочно на микробиолога. Она местная — и это уже хорошо, потому что семья здесь — значит будет на месте. (Мы от района нашего одну девушку учили, а она окончила институт и вышла замуж в Ильичевск…)
Сейчас в штатном расписании главный врач, врач-эпидемиолог и врач-бактериолог, а мы руководствуемся 33-им приказом министра, согласно которому у нас должно быть 7 врачей и где-то 16-17 средних медработников (в штате — 3 врача и 10 средних медработников). Из этих десяти средних у меня два помощника санврача и два помощника эпидемиолога да я — вот и весь оперативный отдел. Есть один лаборант-химик, один лаборант-бактериолог, есть еще лаборант-паразитолог. И наш шофер, Василий Дмитриевич Руденко. И все. Это — наша санэпидстанция.
Право на выводы
… Вы сами видели, что набора помещений у нас достаточно. А в этом году мы провели воду (наша улица без воды, так мы попросились через огороды жителей поселка) и сделали разводку по лаборатории.
Здесь все строительно-ремонтные работы на 50% сделаны своими руками. Когда я сюда приехал, у нас в основном был мужской коллектив. Мы утром приходили, пока не жарко, и до 11 часов работали, так что где-то половину строительства своими силами осуществили. Все строения! Отмечу еще: очень хорошо, что мы взяли отдельные помещения, а не где-то на территории больницы…
Но сейчас эти платные услуги! Вы понимаете, я столько проработал, что, кажется, уже имею право на собственные выводы. Так вот, я считаю, что если мы — государственная служба (а наша служба должна быть государственной и ни от кого не зависеть!), то платные услуги — это не выход из положения. Нужно какую-то реорганизацию сделать, чтобы санитарный врач не шел ни у кого на поводу. Я же должен людям в глаза смотреть… А вынужден что-то у кого-то просить, а потом идти ему на какие-то уступки… Зачем это делать? Если мы государственные, нам нужно нормальное обеспечение, чтобы у нас и оборудование, и реактивы, и хороший транспорт были, чтобы у нас для эффективной работы всё было! Чтобы мы были независимыми действительно, как написано в законе.
… Ореховая посадка, что при въезде в Николаевку, заложена сотрудниками санэпидстанции. Им уже четверть века, этим деревьям. Такие же орехи растут и на территории Николаевской санэпидстанции — в один день посажены. Трубчатый колодец служба построила тоже собственными силами, и только в 2007 году провели воду в здание, а до этого вся вода была вот отсюда, из этого колодца.
— Вода очень хорошая, а глубина колодца — 14 метров, — поясняет Николай Анатольевич. — Я помню, как-то летом приехала комиссия из Одессы, а было жарко, налили мы гостям графинчик воды (а она как из холодильника). Они выпили ее мгновенно!Вот приезжий шофер и спрашивает: «А у вас есть еще в холодильнике такая вода?» Я говорю: «Есть, есть, вон она». И показываю на колодец. А он нам: «Да вы что?!».
Здесь у нас и березы росли, но когда бушевала стихия, две березы вырвало, сейчас вот господствует сирень, очень красивая и запах такой приятный.
Менялись здесь районы. Николаевка была и Андреево-Ивановского района. Потом организовали Николаевский район, и Андреево-Иваново вошло в него: власти кроили — перекраивали территорию. Совершенствовали административную деятельность.
Первые главные врачи Николаевской районной санэпидслужбы: В.С.Арготенко, Шабанов (1957 год). Бойченко Шабанова еще здесь застал, но тот уже не работал. А после Шабанова Лев Могилевский станцию возглавлял, он давно уже — в Украинском НИ противочумном институте им.И.И.Мечникова. С 1965 года — Николай Бойченко.
— Первые мои пять лет наши книги приказов были общими с больницей, — рассказывает он. — Но уже с1970 года мы начали вести отдельную книгу, и все приказы у нас сохранились. И хотя сейчас приказы пишем на отдельных листах, я все равно веду книгу — чтобы ничего не затерять, чтобы все сохранилось для людей, ведь мало ли что может быть. К приказам и лицевым счетам нужно очень бережно относиться, потому что это человеческая жизнь в будущем. И иди знай, как оно аукнется…
Село Лукашовка Демидовского сельского совета Николаевского района Одесской области — в 52 двора… Село небольшое, но здесь когда-то был отдельный колхоз, была начальная школа, где в две смены занимались 60 учеников.
Николай Бойченко, главный врач районной санэпидстанции, родом из Лукашовки. Семь лет ходил в Демидовскую среднюю школу — 7 километров туда и обратно, и так каждый день. Ни дня на квартире, потому что не было за что эту квартиру нанимать. И велосипеда не было, и никакого иного подвоза, ничего. Зимой, правда, было легче — речка тогда была полноводнее, и когда она замерзала, вставал Николай на коньки и… И еще ж родители за учебу платили! Это когда он уже среднюю школу закончил, с 1957-го года за среднее образование не надо было платить, а до этого — по 150 рублей в год (8-9-10-ый классы). Тогда обязательным было семилетнее образование. Это уже позже пошло среднее.
Но хоть родился-то он в декабре 1938 года, зарегистрировали его в январе 1939, и это впоследствии сыграло свою роль: заканчивает наш будущий санитарный врач в 1956-ом году Демидовскую среднюю школу (со всеми пятерками и лишь двумя четверками в аттестате), сдает экзамены в медин, набирает 18 баллов из 20-ти и проходит… в колхоз.
Потому что в тот год уже действовало постановление: принимать в вузы абитуриентов со стажем. В основном. И в медин начали брать фельдшеров, которые закончили семь классов, медучилище и уже работали. Публика поступала разновозрастная: в группе абитуриентов, в которой числился Николай Бойченко, самым старшим был Дима Карамелёв — 1922-го года рождения. Ну а их, десятиклассников, единицы по конкурсу прошли.
Сегодня Николай Анатольевич озирает свою далекую юность с легкой грустью по ушедшим годам, но и с чувством не напрасно прожитого:— Я вместе с Виктором Ивановичем Зубко учился — догнал он меня, потому что я все же поступил на второй год. А как получилось? Мои документы, после того как я в медин не прошел из-за отсутствия трудового стажа, забрали в медучилище. Я пришел за ними, а мне говорят: «Идите в медучилище, они там.» Говорю: «Я вам сдавал». А меня спрашивают: «А куда ж ты пойдешь?» «В колхоз. Пусть я буду неразумным, но я хочу в институте заниматься.»
Вернулся домой (а отец мой работал на лошадях ездовым), беру его лошадей. Это, помню, было 25 августа, у нас в колхозе готовили семена на току для посева озимых, и везу женщин на ток. А все знали, что я хорошо в школе учился, и всегда меня в пример ставили. «Коля, ты поступил?» «Нет.» «А, если ты не поступил, зачем тогда наших детей вообще в школу водить…»
Поработал на лошадях, и тут отец говорит: отдавай мой «руль»! И пошел я грузчиком на машину. Возили мы кукурузу, пшеницу на железнодорожную станцию Рауховка. Приезжает председатель колхоза с секретарем парткома, зовут: «Иди учетчиком!» А это надо быть учетчиком на два села, и в этом селе, где я жил, было 150 дойных коров, 450 голов молодняка и 850 овец. Это ж надо было это животноводство все обеспечить (а я только-только после школы). А тут еще этот человек приходит, которого с учетчиков сняли, и говорит: это мой хлеб, а ты пойдешь учиться… И я отказался, но через пять дней учетчика берут на операцию — прободная язва желудка…
Так что хоть и вынужденно, но работал я учетчиком, был уже заместителем секретаря комсомольской организации колхоза. Трудности были, потому что не знал я этого объема работы, все пришлось изучать и мне помогали люди, конечно.
Но оказалось, что из колхоза тоже нелегко было мне потом уйти. Председатель хотел, чтобы я шел в сельхозинститут. Наши 150 коров заняли первое место в Октябрьском районе, мне еще знамя председатель райисполкома вручал. И когда я пришел за справкой…узнал, что если бы я взял ее, когда первый раз поступал (а у меня были основания для этого — я в 8-9-10-ый класс ходил и одновременно работал после уроков почтальоном), то я бы в институт поступил с первого раза! Но это я сейчас, к пенсии, взял тот период к своему трудовому стажу, а тогда и сам не сообразил, и никто со стороны мне не подсказал, что это можно сделать. И все же я не жалею, что поработал в колхозе. Это был колхоз «Россия» Березовского района (бывший Октябрьский район).
И вот 22 мая 1957 года я самовольно бросил работу, потому что руководство колхоза не отпускало, а мне надо было заниматься, и самостоятельно прошел вступительную программу.
Я поступил. Помню, как в 1958-ом нас на две недели отправили в дом отдыха, а потом уехали мы на 4,5 месяца в Казахстан, на целину. Отряд из Одессы был 1200 человек, 120 — из Одесского медина. А когда мы вернулись с целины, для нас организовали занятия по 4 пары, мы догоняли программу — в мединституте по-другому нельзя, если ты какую-то тему пропустил, дальше буксовать будешь.
Мои однокурсники… Боря Кульчицкий был казначеем нашей общей кухни, потому что мы, пятеро ребят, питались в общежитии, сами готовили себе еду: я, Кульчицкий, Артеменко, Юрий Куйбида (впоследствии главный врач обкомовской больницы Николаева), Толя из Николаева. И у нас было так: получаем стипендию, сдаем по 15 рублей Боре, и один из нас дежурит по Новому рынку, другой - по кухне. Я иду закупать продукты на рынок — Боря дает деньги. Пришел, отчитался, что сколько стоит, он записал — гони сдачу. И благодаря этому у нас было трехразовое горячее питание.
Нас у родителей было четыре сына (я самый младший), и отец наш, а он был 1900 года рождения, считал, что приготовить еду или картошку почистить — это женское дело, не мужское. Так что дома я даже картошку не чистил, но в институте научился всему. И почему-то считалось, что у меня получался самый вкусный борщ (наверно, потому, что моя мама потомственная кухарка). Она как-то приехала ко мне на четвертом курсе, а я как раз дежурил по кухне. Сварил борщ, занес ребятам в комнату, а сам пошел картошку дожаривать. Ну и ребята едят, а тут мама заходит. Они ее посадили, налили борща: «Хлопці, а хто ж це вам борщ варив такий смачний?» «А дівчат попросили». «А Коля де?» «А в інституті». Я же подхожу, стучу ногой в дверь, чтобы открыли — в каждой руке по сковородке…
Жили мы очень дружно, у нас была взаимовыручка, потому что иначе — нельзя. Годы послевоенные, тяжелые, но я считаю, что такое воспитание, которое мы тогда получили (когда многого недоставало, когда жили даже в суровости), дает очень много.
Его «личный» дом
— В 1963 году был последний выпуск санитарно-гигиенического факультета Одесского медицинского института, — продолжает Николай Анатольевич. — И Галина Александровна Шевченко с нами училась. Все шесть лет был старостой. А направили меня на работу в Старокозачье Белгород-Днестровского района (бывший районный центр) заведующим эпидотделом районной больницы №1. Проработал я там два с лишним года, и тут реорганизовали районы. Главный врач райСЭС Лев Яковлевич Могилевский уезжал из Николаевки, и я его сменил здесь с 1965 года.
Санэпидстанция располагалась тогда в двух комнатах на территории районной больницы. Пожили мы так… нам это надоело, я взял вот эту территорию, — Николай Анатольевич рассказывал и демонстрировал: —Здесь был сарай, была крестьянская хата — сени, кухня и две комнаты. И сделали мы необходимые помещения за счет капитального ремонта, потому что денег на строительство никто нам не выделял: мы были в объединении с больницей, это был один общий бюджет.
Благодаря тому, что здесь работал покойный ныне Михаил Евгеньевич Чумаченко (он после Николаевки был главврачом областной детской больницы, затем главврачом санатория им.Горького в Одессе и ушел, не дожив до шестидесяти…) Так благодаря тому, что у нас было несколько участковых больниц, и государство давало деньги на капитальный ремонт, а те больницы их не использовали, он и говорит: «Николай Анатольевич, делай реконструкцию!» И вот таким путем мы реконструировали одно здание, все отделы перебрались сюда полностью. Потом мы построили гаражи, склады, а позже и это здание. — И главврач стал знакомить с лабораторией. — А завершение нашей реконструкции старых помещений можно датировать 1972-ым годом. Тогда мой помощник написал на меня жалобу в облздравотдел: мол, я построил себе дом, а санстанцию не закончил. Присылает сюда начальник облздрава Зубаренко инженера здравотдела Светлану, и она показывает мне жалобу… Я говорю: «Ну, ясно…», а сам набираю номер районного архитектора и даю трубку Светлане: «Вы с архитектором поговорите, что вы — со мной?» Архитектор что-то спросила, Светлана засмеялась и говорит: «Что тебе надо, чтобы ты наконец закончил это здание?» «Шифера нет.» Она мне: «Сможешь завтра приехать в облздравотдел? И две машины грузовые с собой возьми.»
Мчусь спозаранок в Одессу, в облздрав, встречаю Светлану в коридоре. Она спрашивает: «Ну что, Зубаренко нет еще?» Говорю: «Нет.» Появился Зубаренко, и я тут, в коридоре. «Ну, привет, — говорит, — горе-строитель! Заходи.» Мы со Светланой заходим, а она уже выписала наряд на шифер и дает ему на подпись. Тут Зубаренко ей удивленно: «Я что-то не понял...» А она: «Ему не хватает на его личный дом…»
Таким образом я привез шифер. Так что эта жалоба помогла нам накрыть крышу, и мы перебрались сюда, в собственное здание.
Эпидситуация – под контролем
— Когда я после института работал в Старокозачьем, там было очень много вспышек, так что потом уже здесь, в Николаевском районе, считайте, отдыхал!
И Николай Анатольевич вспоминает.
— Вспышка брюшного тифа была, 25 случаев (1964 год). Тогда по средам были профилактические дни, не было приема в больницах, и районные специалисты выезжали на участки — или на ФАП, или в участковые больницы. Едем мы в «Волге»: терапевт районный, гинеколог и я. Гинеколог говорит терапевту: «Ты знаешь, Надежда Васильевна, четыре дня кручу — женщина поступила из Русскоивановской участковой больницы — температурит, а я ничего не нахожу гинекологического.» А я, вчерашний студент, сижу себе помалкиваю, газету смотрю. Потом решился и говорю: «А кровь на гамма-культуру взяли?» — «Ты что, думаешь, что там брюшной тиф?!» — ну что я практически мог ответить, теория одна в голове пока, я ведь год еще только поработал! Приехали, как сейчас помню, в Староцаричанскую участковую больницу, она по телефону звонит: «Как там температура?» — «39». А как раз надо брать на пике температуры, тогда высеваемость хорошая. Сдает кровь на гамма-культуру. И мой лаборант выделяет культуру брюшного тифа.
И вот представьте себе, что больная неделю лечилась на ФАПе в Фараоновке, неделю лежала в Русскоивановской участковой больнице и четыре дня в Старокозачьем. Представляете, сколько надо было контактных найти! Я позвонил в Одессу, беру всю санэпидстанцию, у меня была машина ГАЗ-51 с будкой, оставляю санитарку на месте и выезжаю туда. В первый день я отправил 28 человек в Шабскую инфекционную больницу. Я разбил село на участки (2650 человек населения было). А там одна половина села — цыгане, а вторая — украинская. И вот на цыганской половине это все произошло. 28 человек я отправил в Шабскую инфекционную больницу — ошибся в трех случаях. Жаль, что одна женщина, 39-го года рождения, умерла. Потому что у нее было прободение кишечника, ей сделали операцию, но не смогли спасти: было поздно. Было поздно, и остался у нее грудной ребенок...
Я позвонил, и приехала к нам Евгения Григорьевна Воронина, она работала тогда в эпидотделе, еще не была завэпидотделом. Она вместе с врачом-бактериологом и со средним персоналом жила в Фараоновке месяц и десять дней на ликвидации этой вспышки. Мы там поработали так, что… Вы ж представляете, это же цыгане, люди, привыкшие к кочевому образу жизни, у них своё понятие о благоустройстве, гигиене и санитарии! Приходим к ним, спрашиваем: «Где ваш туалет?» А они: «Вот здесь, здесь». Потом это «здесь, здесь» смывается в колодец, который не благоустроен. Мы в двух колодцах выделили культуру брюшного тифа, раскрыли с Евгенией Гиргорьевной это дело. Каждый день — подворные обходы.
Поработал я там в то время и на дифтерии. (А приехал в Николаевский район, так здесь был всего один-единственный случай дифтерии за весь период моей работы).
Как-то я ехал на очаг в село Негрово (это тоже под Саратой): там девочку положили в Саратскую больницу, в инфекционное отделение. Приехали мы с камерой через Белгород-Днестровский в Сарату, там я посмотрел эту девочку, договорился с саратской лабораторией, потому что туда ближе было возить анализы.
Приехал сначала в Плахтеевку (село — больше 10 тысяч населения), заехал в больницу, на второй день камеру свою отправляю, две лошадки — и еду в Негрово. С председателем колхоза я договорился о вездеходе, пожарной машине, чтобы возить анализы, организовали мы мероприятие нормально (тогда прививки были по эпидпоказаниям). И мы всех детей участка прививали, вы представляете, 6,5 тысяч детей (а там густонаселенные села) привили за два с половиной дня! Так организованно и добросовестно трудились медработники.
И тут приезжает главный государственный врач области Михаил Александрович Иродой с Нелей Григорьевной Швец, она вела дифтерию. А мы в то время были на надеждинском участке, там работал фельдшер Шухман. У него с одной стороны лаборатория, а с другой они проживали с женой. Жена нас кормит, и в это время заходит Иродой и говорит: «Ты смотри, как они борются с дифтерией!» Пошутил.
Потом Неля Григорьевна со мной побеседовала, и Иродой у нее спрашивает: «Ну что, ты остаешься?» «Нет, они уже сами все, что нужно, сделали», — ответила Неля Григорьевна.
Позже у нас было три случая подозрения на сыпной тиф, по поводу которого надо было сообщать в министерство, потому что мы на границе с Молдавией, а там уже он был. Съездил я в Одессу и привез с собой Варвару Платоновну из отдела особо опасных инфекций областной санэпидстанции. И она мне говорит: «Коля, надо думать, что там еще может быть, возможно, и не придется сообщать…» Я говорю: «А вы знаете, есть зацепка». «Какая?» «Да, — говорю, — мама телят пасет, а девочки ей помогают». «И что?» «А теленок-то болеет!»
Приезжаем прямо в ветеринарный участок, берем ветврача и едем брать на анализ кровь — и точно, лептоспироз! И тут же — инфекция была под Старокозачьим, село Зеленовка, поехали туда. В общем, подтвердили, что это самый настоящий лептоспироз.
Но и у нас здесь в Николаевке вроде такое затишье было, а где-то в 1997 году — вдруг 33 случая лептоспироза, вспышка. Интересно получилось. В воскресенье инфекциониста больницы заменяла реаниматолог (первый год работы после института). И звонит: «Николай Анатольевич, не с кем проконсультироваться, вот доставили ребенка — до сих пор помню ее фамилию, Шевчук — и вот у него то-то и то-то!» Я говорю: «И ты, Ира, подумала, что это лептоспироз?» Она прямо: «Да! Николай Анатольевич, приедьте!» Я приехал, посмотрел: лептоспироз. Сажусь в машину, еду в это село, привожу еще 7 мальчиков. Потом еду к главврачу, в воскресенье (фельдшер местный в отпуске), поднимаем бригаду, выезжаем туда, проводим подворные обходы, и в соседнем селе тоже. Раскрутили эту вспышку — 33 случая было. Но мы своевременно госпитализировали всех людей, у нас не было ни одного смертного случая.
Однако когда приехала бригада из областной СЭС (особо опасный отдел), инфекционист не согласилась с нашим диагнозом, что это лептоспироз. О чем только не думали — и о псевдотуберкулезе в частности, и что мы только не отрабатывали! Пока лаборатория областной санэпидстанции не подтвердила наш диагноз….
Еще как-то было два тяжелобольных — женщина 62 лет и пастух. Женщина выжила, до сих пор жива. Мужчине ввели очень много лекарств, и когда консультант приехала во второй раз, то уже знала, что ему ввели, уже знала, что это лептоспироз. Уже и лаборатория диагноз подтвердила (инфекционист мне говорит: «Николай Анатольевич, вы были правы»). Заходим в палату, а наш пастух сидит и такой ломоть хлеба с маслом кушает! Она и говорит: «Это — он?!» «Да». «Ну, этот туда не хочет, раз с таким куском хлеба сидит…» Выжил.
Но вы знаете, на второй год у нас было два случая, и один из них — смертельный.
При лептоспирозе очень важна ранняя госпитализация, до пятого дня заболевания. Если после пятого дня — это равносильно смерти. Вот так этот парень, 22-х лет, из села Стрюково поступил к нам в отделение на 7-й день заболевания. По телефону с ним говорил, ездил туда — не соглашался он на госпитализацию. Но я потом все-таки настоял, главный врач отправил его в Одессу, потому что нужна была «искусственная почка», при лептоспирозе поражаются почки, прекращается выделение мочи и идет самоотравление, но до пятого дня терапия очень хорошо помогает.
И в том же году в соседнем районе, Доманевском Николаевской области, было порядка шестисот случаев лептоспироза. Были летальные. Доманевка в 22 км от нас, туда приезжал министр здравоохранения, подарил больнице «Тойоту». А у меня в то время транспорта не было. Я, говорю, не знал, что Сердюк будет, так бы поехал, сказал бы ему, что пешком тяжело догонять лептоспиру…
Туляремия была у нас в 1998 году. Вообще в Одесской области она началась в Коминтерновском районе. Охотник с зайца шкуру снимал, поранил палец — и началось. В свою райбольницу в Коминтерновское он не пошел, а поехал в областную (много знакомых...) Его там лечили-лечили, и в конце концов он-таки пошел в Коминтерновское, а там хирург назначил ему сдать кровь на туляремию. И точно! Потом разослали по области диагнозы, под которыми она может проходить. Есть диагнозы, которые надо исключить, потому что под этим диагнозом может идти туляремия. Что мы делали? Мы брали статталоны, выбирали эти диагнозы. Очень нехарактерно это идет при односторонней ангине, односторонней пневмонии затяжного характера. А у туляремии бывает кожная и легочная форма. И мы делали у этих больных забор крови и определяли.
И такой интересный случай у нас был (этот человек до сих пор жив). Одного больного прооперировали в онкодиспансере — удаляли ему лимфоузлы, а на самом деле, как потом выяснилось, когда его госпитализировали уже у нас, у него была туляремия…
Была в Николаевке и вспышка дизентерии, в селах Дубово и Амбарово.
Я ведь здесь работаю уже 42 года плюс два сразу после института. Но здесь не было чего-то особенного. Ситуация под контролем.
Собственными глазами каждый объект прошел
Без пяти лет полвека служит одному делу. Что это дает самому Николаю Анатольевичу, и как (почему) он успевает?
— Вы знаете, мне же не надо ждать ответа… — отвечает Николай Бойченко. — Я ведь собственными глазами прошел каждый объект, и знаю, где и что требуется, что у кого есть. Сколько, к примеру, мы добивались того, чтобы в школах была проточная горячая вода! А сейчас в тех школах, где есть столовые, обязательно есть горячая проточная вода.
Вы знаете, наш район экономически отсталый, «депрессивный» — так называют его, потому что он постоянно на дотациях. Здесь никаких спонсоров нет, никакой промышленности. У нас остался один сырзавод (уже частного характера) и тоже частный хлебозавод.
В территориальном отношении — у нас 41 населенный пункт, которые невозможно обслужить без транспорта.
А в 1975 году была реорганизация санэпидслужбы, и мы вышли из подчинения больнице, дали нам ставку бухгалтера, у нас уже был самостоятельный бюджет. В штате тогда было 32 человека.
Когда я приехал сюда, это была санстанция второй категории, потому что в районе проживало 35 тысяч людей. Ну а потом цифра уменьшилась, и наша санэпидстанция получила третью категорию.
Вот мой коллектив: Наталья Сергеевна Лыло (коммунальная гигиена и гигиена питания), Ольга Васильевна Ровнейко (промышленная гигиена и гигиена детей и подростков). Эти два человека полностью отвечают за санитарный отдел. Эпидотдел возглавляет Надежда Михайловна Гордына, которая работает у нас после Одесского медучилища уже 24 года. Я вспоминаю, как она приехала сюда с мамой (она родом из Любашовского района): плакала, не хотела здесь оставаться...
Наташа Реконвальд только-только начала у нас работать, всего четыре месяца. Она ведет особо опасную группу, а все остальное — Надежда Михайловна.
Химлаборатория. В 2007 году мы здесь отделили паразитологическую лабораторию.
Светлана Павловна Руденко — это наш будущий и настоящий врач-бактериолог.
Есть у нас в баклаборатории один баклаборант (положено два), с работой справляется и учится заочно на микробиолога. Она местная — и это уже хорошо, потому что семья здесь — значит будет на месте. (Мы от района нашего одну девушку учили, а она окончила институт и вышла замуж в Ильичевск…)
Сейчас в штатном расписании главный врач, врач-эпидемиолог и врач-бактериолог, а мы руководствуемся 33-им приказом министра, согласно которому у нас должно быть 7 врачей и где-то 16-17 средних медработников (в штате — 3 врача и 10 средних медработников). Из этих десяти средних у меня два помощника санврача и два помощника эпидемиолога да я — вот и весь оперативный отдел. Есть один лаборант-химик, один лаборант-бактериолог, есть еще лаборант-паразитолог. И наш шофер, Василий Дмитриевич Руденко. И все. Это — наша санэпидстанция.
Право на выводы
… Вы сами видели, что набора помещений у нас достаточно. А в этом году мы провели воду (наша улица без воды, так мы попросились через огороды жителей поселка) и сделали разводку по лаборатории.
Здесь все строительно-ремонтные работы на 50% сделаны своими руками. Когда я сюда приехал, у нас в основном был мужской коллектив. Мы утром приходили, пока не жарко, и до 11 часов работали, так что где-то половину строительства своими силами осуществили. Все строения! Отмечу еще: очень хорошо, что мы взяли отдельные помещения, а не где-то на территории больницы…
Но сейчас эти платные услуги! Вы понимаете, я столько проработал, что, кажется, уже имею право на собственные выводы. Так вот, я считаю, что если мы — государственная служба (а наша служба должна быть государственной и ни от кого не зависеть!), то платные услуги — это не выход из положения. Нужно какую-то реорганизацию сделать, чтобы санитарный врач не шел ни у кого на поводу. Я же должен людям в глаза смотреть… А вынужден что-то у кого-то просить, а потом идти ему на какие-то уступки… Зачем это делать? Если мы государственные, нам нужно нормальное обеспечение, чтобы у нас и оборудование, и реактивы, и хороший транспорт были, чтобы у нас для эффективной работы всё было! Чтобы мы были независимыми действительно, как написано в законе.
… Ореховая посадка, что при въезде в Николаевку, заложена сотрудниками санэпидстанции. Им уже четверть века, этим деревьям. Такие же орехи растут и на территории Николаевской санэпидстанции — в один день посажены. Трубчатый колодец служба построила тоже собственными силами, и только в 2007 году провели воду в здание, а до этого вся вода была вот отсюда, из этого колодца.
— Вода очень хорошая, а глубина колодца — 14 метров, — поясняет Николай Анатольевич. — Я помню, как-то летом приехала комиссия из Одессы, а было жарко, налили мы гостям графинчик воды (а она как из холодильника). Они выпили ее мгновенно!Вот приезжий шофер и спрашивает: «А у вас есть еще в холодильнике такая вода?» Я говорю: «Есть, есть, вон она». И показываю на колодец. А он нам: «Да вы что?!».
Здесь у нас и березы росли, но когда бушевала стихия, две березы вырвало, сейчас вот господствует сирень, очень красивая и запах такой приятный.
Менялись здесь районы. Николаевка была и Андреево-Ивановского района. Потом организовали Николаевский район, и Андреево-Иваново вошло в него: власти кроили — перекраивали территорию. Совершенствовали административную деятельность.
Первые главные врачи Николаевской районной санэпидслужбы: В.С.Арготенко, Шабанов (1957 год). Бойченко Шабанова еще здесь застал, но тот уже не работал. А после Шабанова Лев Могилевский станцию возглавлял, он давно уже — в Украинском НИ противочумном институте им.И.И.Мечникова. С 1965 года — Николай Бойченко.
— Первые мои пять лет наши книги приказов были общими с больницей, — рассказывает он. — Но уже с1970 года мы начали вести отдельную книгу, и все приказы у нас сохранились. И хотя сейчас приказы пишем на отдельных листах, я все равно веду книгу — чтобы ничего не затерять, чтобы все сохранилось для людей, ведь мало ли что может быть. К приказам и лицевым счетам нужно очень бережно относиться, потому что это человеческая жизнь в будущем. И иди знай, как оно аукнется…
